Как и чему я учился у Кадочникова...
Слабонервных попрошу дальше не читать — речь пойдет о рукопашном бое...
С людьми, которые им занимаются, я близко познакомился в Алуште, на всесоюзном семинаре "Школа выживания по системе русского боевого искусства". Что же это такое?.
Автор системы — самооборона в экстремальных условиях — Алексей Алексеевич Кадочников, преподаватель механики и физвоспитания Краснодарского военного ракетного училища. (К слову, спасибо руководству училища, что под своей "крышей" помогло сохраниться этой боевой культуре. Было время, когда некоторым горе-специалистам из ведомственных соображений очень хотелось "похоронить" ее.)
Здесь, в Алуште, "школой выживания" руководил ученик и последователь Кадочникова мастер спорта по самбо и дзюдо Александр Ретюнских...
Впервые "стиль Кадочникова", или, как его еще нередко называют, "краснодарский вариант боевого самбо", я увидел зимой в Москве на просмотре фильма "Один на один с врагам". Уже тогда меня поразила мягкость, легкость и самобытность рукопашной боевой техники, продемонстрированной курсантами-ракетчиками. Теперь с этой техникой мне предстояло познакомиться, что называется, с глазу на глаз.
120 человек, заинтересовавшихся "краснодарским вариантом", прибыли в Крым со всех концов страны. Самбисты, дзюдоисты, поклонники древнегреческого панкратиона, ученики школ кунг-фу и ушу, каратисты, бойцы, исповедующие французский и таиландский варианты бокса, хранители традиций бурятской родовой борьбы, знатоки славянского кулачного боя и казацкого поединка. Кого тут только не было! Летчик гражданской авиации, метростроевец, строитель, кооператор, токарь, милиционер, тренер, швейцар ресторана... И при всей разности — возрастной, социальной, культурной — они быстро находили общий язык. "Маваши", "боковой удар", "подножка", "залом", "рамка" — этими боевыми словами был насыщен приморский воздух.
Новичков почти не было. Ехали не только поучиться и людей посмотреть, но и себя показать. А кое-кто всерьез готовился и к жестким спаррингам в полный контакт (потом уже с усмешкой об этом рассказывали). И многие были обескуражены, когда услышали от самого Кадочникова, что его система требует прежде всего кое-что вспомнить из школьного учебника физики, такие понятия, как "рычаг", "консоль", "пинцет". Эти слова вдруг стали столь же популярны, как и названия боевых приемов. Ведь "система" построена на основе законов механики. И когда ты их начинаешь применять на практике, сложное неожиданно становится простым. (Нынешние школьники, к вам обращаюсь, не советую прогуливать уроки физики — может пригодиться!)
...Я решил, забыв о возрасте, все испытать на себе. Это было непросто. Тренироваться предстояло трижды в день. А после обеда, когда сам Бог велел вздремнуть и наломанное тело умоляло об отдыхе, надо было идти лекции по "выживаемости". Как без приборов точно узнать температуру воздуха и скорость водного течения? Определить без компаса свое местонахождение? Рассчитать запас сил и обеззаразить воду? Не знаете? А выжить хотите?
Трехразовые тренировки уже давали себя знать, мы вживались в боевое искусство, как путешественники в новые условия обитания, шла профессиональная акклиматизация. И не имело значения— ночь на дворе или день.
Однажды я проснулся от того, что сосед по гостиничному номеру извивался на кровати и пытался размахивать руками и ногами под одеялом..
— Ты что? — спросил я, плохо соображая спросонья.
— Занимаюсь рукопашным боем,— не просыпаясь, ответил он, перевернулся на другой бок и сладка засопел.
Алушта, готовясь к пляжному сезону, чистила перышки. Ни свет ни заря мы "трусили" на берег моря (если позволяла погода), и утро пахло расцветающей крымской сосной, большой водой и свежей краской. На холодном песке и свежеумытой гальке пляжа мы просыпались окончательно, "ломались" в суставах, "брали" захваты и освобождались от них, наносили удары и увертывались, стараясь при этом действовать мягко и по возможности даже изящно. Мне, честно говоря, это удавалось не часто. Было обидно: как-никак мастер спорта по самбо и дзюдо, тренер со стажем, бывал на соревнованиях по карате, тхэквандо и рукопашному бою (по версии десантников), а вот "изюминка" постоянно ускользает от .меня...
Чуть позже стал разбираться: защита по системе Кадочникова— мягкая, пластичная, подвижная. Мы ведь привыкли, как правило, защищаться жестко: либо ставим под удар блок, либо отбиваем его. Кадочников и его ученики атаки противника "снимают", едва коснувшись руки, и пропускают мимо, а уж потом — держись! Одно атакующее действие переходит в другое, и хотя Алексей Алексеевич требует, чтобы все движения выполнялись в треть усилий, именно эта ненапряженность таит в себе страшный разящий потенциал.
Редкий посетитель пляжа (в 7 утра было еще холодно) с удивлением наблюдал, как сотня с лишним мужиков в кимоно и пятнистых армейских костюмах, растянувшись по самой кромке прибоя, обстоятельно и без лишнего шума делали свое дело. И только мелькали выбитые ловкой рукой ножи с затупленными лезвиями. И крутились в воздухе, точно грампластинки, отброшенные в стороны, черные пистолеты с заваренными дулами.
Самое время немного рассказать о людях, с которыми ваш корреспондент делил трудности.
...Он был, пожалуй, самым крупным из нашей дружины— Леша Сорокин, кик-боксер из Харькова. Учеба давалась ему непросто. В любом виде спорта тяжеловесы "зреют" долго. А тут для освоения нового надо было на время отложить в запас старые привычки. Легко сказать, а куда денешься от реакций и навыков, закрепленных сотнями тренировок. Стоило преподавателю показать новый прием, как тень сомнения омрачала Лешино чело, он тянул руку, терзаемый почти гамлетовским вопросом. Спрашивал:
— А что если я пробью отсюда с левой в печень?
Возможны были вариации: "с левой в печень" заменялось на "с правой в голову". Леша простодушно искал точек соприкосновения старых и новых познаний. А в печень он, без дураков, умел бить здорово...
Рядом с гигантом харьковчанином мой новый друг Мироныч смотрелся почти подростком. Валерий Миронович Шевцов, томич, самый старший из слушателей семинара, разменял уже шестой десяток. И должность у него вполне солидная — заместитель директора медицинского училища. На такой и брюшком обзавестись не грех. Тем не менее Мироныч поджар, силен и дьявольски ловок. На занятиях один из лучших. Его боевой стиль напоминает гремучую смесь русской плясовой и китайского ушу. И, кто бы мог подумать, что в детстве этот человек был инвалидом.
Как-то за вечерним чаем, который мы кипятили в литровой стеклянной банке. Мироныч поведал мне свою историю:
— Послевоенный мальчишка, родителей не помню, воспитывался при воинской части. Ноги болели, плохо слушались, ходил на костылях. Из-за раннего нервного потрясения стал заикаться.
Однажды на майские праздники оделся, как положено, почище, пошел посмотреть, что на улице делается. Глядь, мои постоянные обидчики, братья Дубровины. "Вырядился, - говорят. - Сейчас мы тебя еще приукрасим". Костыли выбили и бросили в грязь...
И вот, - продолжает он, - утерев с лица слезы в перемешку с грязью, прокусил я себе до крови руку. И кровью написал: "Буду сильным". Но сначала надо было поправиться... Вылечили деревенские бабки. Терпеть приходилось страшно. Они опускали мои ноги в чаны с жутко горячим травяным настоем. Почти кипяток, я даже писался от боли. Бабки вылечили и от заиканий. Тогда же я раздобыл первый свой атлетический снаряд— железяку от трактора... А уже в армии узнал азы рукопашного боя...
Вероятно, история андерсеновского "гадкого утенка" живет вечно, потому что в каждом людском поколении находит свое подтверждение. Вот и Мироныч из "утят".
...Эти парни будто ничем и не отличались от остальных, а все же были заметны. А чем— не пойму... Толя— роста среднего, а Серега и вовсе невысок. На занятия приходили в старой солдатской форме, нет, не той, пятнистой, которой любят щегольнуть "рукопашники", а в самой что ни на есть обычной, белесо-зеленоватой, выцветшей. Из любой самой "нежной" отработки они умудрялись выйти в контактный спарринг, так что требовалось вмешательство инструктора, чтобы слегка поостудить бойцов.
— Да мы легонечко,— разводили руками Толя с Серегой,— совсем чуток.
— Их не переделать уже,— разъяснил мне мой друг, мудрый Шевцов,— одним словом, "Черные всадники", и все тут...
— "Черные всадники"?
— Ты послушай. Поехали в Улан-Удэ втроем — мы с моим сыном Андрейкой (он студент) и Серега Трегубенко. Надо сказать, что в Томске у нас Серега считается лучшим рукопашником. Меня ты на тренировках видел, ну, и Андрейка мой хоть и молод, но в кулачном деле совсем не подарок. Компания подобралась что надо, друг на друга смело могли положиться... Ты спросишь, чего нас туда потянуло? Любопытно же узнать, что такое эти "всадники" и с чем их, мама родная, едят. Что за приемы у них, стиль? К слову, иногда их еще кличут "волчьей стаей". Короче, приехали, представились их главному — Боре Антонову. На вид ему слегка за тридцать, родом— из бурят... Две ночи мы носились по сопкам и бились в полный контакт. Считалось, что каждый дерется за себя, и они нашу тройку пытались разбить поодиночке, но мы-то понимали, что здесь выжить можно, только прикрывая товарища, иначе разорвали бы, "волки".
На третью ночь Антонов говорит: "Теперь вам предстоит самое главное испытание, если вы, конечно, не слабаки и не трусы. Бой против человека с бичом. Когда человека бьют бичом, он либо ломается и становится рабом, либо переходит за грань — теряет чувствительность к боли и потом ему в жизни вообще ничего не страшно".
К этому времени мы уже понесли кое-какие потери. Серега, воюя по кочкам, здорово подвернул голеностоп, а у меня от пота и грязи на ноге вздулся здоровенный фурункул. А чтобы хоть как-то увертываться от бича, нужна быть подвижным, как муха. И, значит, выпадало это страшное испытание моему Андрейке.
Время испытания они назначили — шесть минут,— продолжал старый рукопашник, и взгляд его в ту минуту бродил где-то очень далеко,— они мне говорят, мол, может, вам, как отцу, лучше отойти в сторонку, не смотреть, тяжело будет. А я отвечаю, что ничего, вытерплю. И вот начал сынок мой крутиться, вертеться, уворачиваться, да не всякий раз получалось. Через две минуты изловчился, прорвался к "погонщику", вырвал кнут и сбил его с ног...
А потом как-то я разговорился с Толей и Сережей. Больше говорил Толя, а Серега время от времени неторопливо кивал, как бы процеживая сквозь собственное ситечко слова товарища.
— Стиль "Черных всадников" — родовая бурятская борьба, которую, по словам Антонова, он перенял от своего деда. И так шло в их роду из поколения а поколение, чуть ли не со времен Чингисхана. Отсюда и появилось название стиля: ноги — твой боевой конь, руки и туловище — всадник, чернота— цвет ночи,— рассказывал Толя.
— Слепое, безоговорочное подчинение "сенсею" вытравляет из человека доброту. А я не хотел быть зверем. И когда стал сильнейшим среди антоновских учеников, понял — надо уходить. И мне никто не может сказать, что я сломался, не выдержал трудностей. Конечно, бойцовскую школу Антонов нам сильную дал. Но вот "чингисханщины" такой, подавления личности я не принимаю. Да и многие потом ушли.
Знакомство с Алексеем Кадочниковым впечатляет. В отличие от восточных "сенсеев" — традиционно недоступных, возвышающихся над ученической массой — он обходителен и коммуникабелен. Джентльмен. Даже на занятиях в строгом синем костюме, голубой рубашке и галстуке. Артистичен, работает чуть ли не двумя пальцами, а выбитое оружие аж свистит в воздухе. На фоне совсем не гренадерской стати красивая седая шевелюра, великолепная осанка... Прямо-таки голливудское обаяние.
А жизнь за плечами у седого человека совсем не Голливуд. Мальчишкой он разделил с бойцами красноармейской части, последней покидавшей Краснодар, тяготы летнего отступления 1942 года. Отходили с боями, парнишку, чтобы не потерялся, привязали к седлу кавалерийской лошади. И однажды лошадка здорово выручила маленького наездника. Во время артобстрела они отбились от своих. А ровно двое суток спустя темногривая, наскакавшись под пулями, вынесла Леху прямо к месту привала родной части...
Может быть, на роду у него написано — учить люден боевому искусству? Ведь на фронте сыну полка Алеше Кадочникову уроки штыкового боя приходилось видеть чаще, чем учебник арифметики. Это уж много позже были— военная школа, политехнический институт...
Он убежденный сторонник профессиональной армии, умеющею выживать и побеждать в любых условиях.
— Изучение боевого искусства — путь долгий. А тот, кто спешит побыстрей собрать сливки, как правило, обжигает губы,— сказал он как-то, когда мы прогуливались по набережной Алушты...
— Пригласили меня однажды краснодарские комитетчики поработать с группой захвата. Ее назначение — обезвреживать угонщиков самолетов. Поучил я их какое-то время, кое-что ребята успели взять, но работать с ними надо было еще немало... И вот их комитетские специалисты говорят мне мол, хватит уже, все. Ревность их, что ли, замучила. Ну, как говорится, насильно мил не будешь. А тут кто-то, уж не помню кто, предложил посоревноваться, сыграть в игру: комитетчики возьмут на себя роль террористов, а мои ребята (которые постоянно тренируются со мной) попытаются их обезвредить. Хорошо. Договорились. Подозреваю, что у кого-то в планах было высмеять нас. И ведь некоторые наши условия так и не были выполнены...
— Какие, например? — спрашиваю я.
— Мы попросили посадить самолет так, чтобы он стоял носом к солнцу. Тогда группа захвата, подбираясь к самолету, не отбрасывает на землю тени. Все люки они заблокировали. Тем не менее мы их взяли, так что "воздушные пираты" даже пистолеты не успели достать...
В другой раз, выбрав удобную минуту, я спросил Алексея Алексеевича:
— Знаю, что вы очень не любите распространяться о той военной школе закрытого типа, которую закончили после войны. Но в общих чертах, наверное, можно обрисовать, чему вас учили, какие навыки необходимы в разведке? Расшифруйте ваше любимое словосочетание — "школа выживания".
— Нам не сообщали, по какой системе нас обучают,— сказал он, явно что-то преодолевая в себе,— с каждым из нас (по всем предметам) занималось восемнадцать преподавателей... Давайте больше не будем о той школе... Вот недавно мне попалась инструкция по обучению солдат американской армии, которым предстоит действовать в автономных условиях. Согласен с автором инструкции, включившим в этот курс обучение подрывному и радиоделу, вождению автомобиля, медицинские навыки, зачеты по стрельбе и рукопашному бою. Но на месте автора я бы обязательно добавил сюда понимание и ощущение времени. Это не менее важно, чем иметь твердую руку. Люди шестидесятых существенно отличались от сегодняшних. Не забывал бы я и об этнических группах. Знания об их быте, культуре в боевой обстановке могут иметь огромное значение. Ведь есть разница, кто у тебя в отряде— туркмены или эстонцы...
А вот еще из "уроков Кадочникова":
— Рельеф местности, лоции рек и людей, флора и фауна региона, местные болезни, повадки птиц и животных, дрессировка собак и умение уходить от них— все это необходимо знать, чтобы выжить. В былые времена в мире славилась смекалка русской армии, умение быть там, где не ждут. Возможно, и не формулируясь в солдатской среде в четкие определения, это жило в веках, передавалось от призыва к призыву... Вот что я понимаю под словами "отечественное боевое искусство", а не то, как с маху свернуть кому-нибудь челюсть.
Впитывая в себя законы "школы выживания", ты настолько начинаешь чувствовать окружающий мир, природу, что проникаешься сознанием своей неразрывности с этим миром — ты часть его...
А теперь, через призму сказанного, взглянем на рукопашный бой. Я часто повторяю молодым, не драться надо учиться, а познавать законы естественных наук, в первую очередь механику, геометрию, анатомию, физиологию. Иначе даже на одном языке со мной не сможете говорить. Истинный бой ведь не в спортзале происходит, значит, и знания ваши должны быть объемными. Высшее мастерство — бой в окопе, в траншее, в условиях плотного пространства. Уйти от удара, не разрывая контакта, не затрачивая лишних усилий,— вот к чему надо стремиться...
Мне вспомнилось, как однажды на занятии Кадочников выходил из ситуации, когда два "противника" прижали его к стене, приставив вплотную ножи к горлу. Одно мгновение— и оружие вылетает к потолку, а "обидчики" валятся крестом ему под ноги. Вот тебе и физика с геометрией...
Ретюнских, ученик Кадочникова, рассказывал мне:
— Однажды на занятиях с детской группой я спросил: "Ребята, а кто такие китайцы? Ведь я часто от вас слышу— приемы ушу, гимнастика ушу..." Знаешь, что они мне ответили: китайцы — это очень сильные люди, они все ведут здоровый образ жизни, занимаются гимнастикой, единоборствами... Они сильнее нас... Ты представляешь, это говорят юные россияне, родина которых имеет исторический опыт бесконечных победных войн за независимость. Их предки сражались постоянно, а теперь, оказывается, мы должны учиться боевому искусству на Востоке. Я разговаривал с одним очень старым человеком, он служил на русском флоте еще до революции, нередко бывал в портовых кабачках разных стран. Там русских моряков как огня боялись. Значит, были у них кое-какие аргументы.
Толя Семенов, один из "Черных всадников", долго искал следы боевого рукопашного стиля казаков, живших в Бурятии. Нашел одного старика. Дед, могучий как дуб (не с первого дня знакомства, разумеется, а лишь разузнав, зачем это парню нужно), показал кое-какие секреты. Это были упражнения и удары, имеющие мало общего с традиционной техникой. Но что интересно - Толин брат, двухметровый мужик, ходил два года в секцию ушу, и ни черта у него не получалось. А здесь словно под него эта техника придумывалась. Ведь что ни говори, а у китайца или японца и анатомия иная и традиционное воспитание отлично от нашего.
Так, спрашивается, почему стиль Кадочникова, рассчитанный на нашего соотечественника, прекрасный еще и тем, что автор его старается не напускать туману для значимости, а, наоборот, все точно рассчитывает столь долго был оттеснен, выключен из практики единоборств?
Да, это она, наша сверхсекретность прячущая все, вплоть до расположения полковой бани. Это опасность конкуренции, которую кое-кто ощущал могучим инстинктом "портфелесохранения"...
На улице идет дождь, погода испортилась. Но огромный волейбольный зал легко вместил нашу "лихую сотню". Раз-два-три: тройка ударов ногами. Раз-два-три: тройка руками. А теперь уйдем от ножичка, а теперь выбьем пистолет... Ах. вы на меня с автоматом, а мы его по системе: "оружие которое не выбивается, отбирается... "
"Слушай, зачем тебе это надо,— шепчет одно из моих "я", то, которое послабее.— Материал ты уже собрал. Отдохни. Иди в душ". Но я не слушаю свое слабое "я", мне стыдно оставлять товарищей.
Кроме того, мне все время кажется, что именно сейчас, вот на этом занятии, я узнаю что-то особенно важное, что никак нельзя упустить. То, что когда-нибудь, после, выручит меня, поможет защитить жизнь и достоинство Не важно— свое или чужое...
А разве одного этого не достаточно, чтобы заставить себя немножко потерпеть?
Константин Тиновицкий, мастер спорта СССР
http://www.kadochnikov.ru/articles/vooruzhen/